Неточные совпадения
Необыкновенно было то, что его все
не только
любили, но и все прежде несимпатичные, холодные, равнодушные люди восхищаясь им, покорялись ему во всем, нежно и деликатно обходились с его чувством и разделяли его убеждение, что он был счастливейшим в
мире человеком, потому что невеста его была верх совершенства.
Он
не только
не любил семейной жизни, но в семье, и в особенности в муже, по тому общему взгляду холостого
мира, в котором он жил, он представлял себе нечто чуждое, враждебное, а всего более — смешное.
Я был готов
любить весь
мир, — меня никто
не понял: и я выучился ненавидеть.
— И такой скверный анекдот, что сена хоть бы клок в целом хозяйстве! — продолжал Плюшкин. — Да и в самом деле, как прибережешь его? землишка маленькая, мужик ленив, работать
не любит, думает, как бы в кабак… того и гляди, пойдешь на старости лет по
миру!
Таких примеров много в
мире:
Не любит узнавать никто себя в сатире.
Я даже видел то вчера:
Что Климыч на-руку
не чист, все это знают;
Про взятки Климычу читают,
А он украдкою кивает на Петра.
— Он очень деловит, — сказала Варвара и, неприятно обнажив зубы усмешкой, дополнила: — Кумов —
не от
мира сего, он все о духе, а этот — ничего воздушного
не любит.
— Охладили уже.
Любила одного, а живу — с третьим. Вот вы сказали — «Любовь и голод правят
миром», нет, голод и любовью правит. Всякие романы есть, а о нищих романа
не написано…
—
Мир делится на людей умнее меня — этих я
не люблю — и на людей глупее меня — этих презираю.
— Любовь эта и есть славнейшее чудо
мира сего, ибо, хоша
любить нам друг друга
не за что, однакож —
любим! И уже многие умеют
любить самоотреченно и прекрасно.
— «Русская интеллигенция
не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может,
не любит, как лиса виноград? «Она
не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению
миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
— Она будет очень счастлива в известном, женском смысле понятия о счастье. Будет много
любить; потом, когда устанет, полюбит собак, котов, той любовью, как
любит меня. Такая сытая, русская. А вот я
не чувствую себя русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало знаю и
не понимаю Россию. Мне кажется — это страна людей, которые
не нужны никому и сами себе
не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему
миру. И — немец, хотя я
не люблю немцев.
У ней было одно желание и право:
любить. Она думала и верила, что так, а
не иначе, надо
любить и быть любимой и что весь
мир так
любит и
любим.
— Если б вы
любили, кузина, — продолжал он,
не слушая ее, — вы должны помнить, как дорого вам было проснуться после такой ночи, как радостно знать, что вы существуете, что есть
мир, люди и он…
Между тем писать выучился Райский быстро, читал со страстью историю, эпопею, роман, басню, выпрашивал, где мог, книги, но с фактами, а умозрений
не любил, как вообще всего, что увлекало его из
мира фантазии в
мир действительный.
«Да, артист
не должен пускать корней и привязываться безвозвратно, — мечтал он в забытьи, как в бреду. — Пусть он
любит, страдает, платит все человеческие дани… но пусть никогда
не упадет под бременем их, но расторгнет эти узы, встанет бодр, бесстрастен, силен и творит: и пустыню, и каменья, и наполнит их жизнью и покажет людям — как они живут,
любят, страдают, блаженствуют и умирают… Зачем художник послан в
мир!..»
— Как первую женщину в целом
мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти разделяете это чувство… нет, это много, я
не стою… если одобряете его, как я надеялся… если
не любите другого, то… будьте моей лесной царицей, моей женой, — и на земле
не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать — и долго
не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но
не выдержал и приехал, чтобы сегодня в семейный праздник, в день рождения вашей сестры…
— Вы уверяете, что слышали, а между тем вы ничего
не слышали. Правда, в одном и вы справедливы: если я сказал, что это дело «очень простое», то забыл прибавить, что и самое трудное. Все религии и все нравственности в
мире сводятся на одно: «Надо
любить добродетель и убегать пороков». Чего бы, кажется, проще? Ну-тка, сделайте-ка что-нибудь добродетельное и убегите хоть одного из ваших пороков, попробуйте-ка, — а? Так и тут.
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки
любила мать и сестру. Может быть, если бы они
не были богаты,
не существовало бы и этой розни, а в доме царствовали тот
мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и
мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею
любить детей моих и лобызать их. Мне
не верят, и никто
не поверил, ни жена, ни судьи мои;
не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
— Знаете, Алеша, знаете, я бы хотела… Алеша, спасите меня! — вскочила она вдруг с кушетки, бросилась к нему и крепко обхватила его руками. — Спасите меня, — почти простонала она. — Разве я кому-нибудь в
мире скажу, что вам говорила? А ведь я правду, правду, правду говорила! Я убью себя, потому что мне все гадко! Я
не хочу жить, потому что мне все гадко! Мне все гадко, все гадко! Алеша, зачем вы меня совсем, совсем
не любите! — закончила она в исступлении.
— Ты там нужнее. Там
миру нет. Прислужишь и пригодишься. Подымутся беси, молитву читай. И знай, сынок (старец
любил его так называть), что и впредь тебе
не здесь место. Запомни сие, юноша. Как только сподобит Бог преставиться мне — и уходи из монастыря. Совсем иди.
Надо прибавить, что он говорил по-русски много и охотно, но как-то у него каждая фраза выходила на немецкий манер, что, впрочем, никогда
не смущало его, ибо он всю жизнь имел слабость считать свою русскую речь за образцовую, «за лучшую, чем даже у русских», и даже очень
любил прибегать к русским пословицам, уверяя каждый раз, что русские пословицы лучшие и выразительнейшие изо всех пословиц в
мире.
Не любит романский
мир свободы, он
любит только домогаться ее; силы на освобождение он иногда находит, на свободу — никогда.
Не печально ли видеть таких людей, как Огюст Конт, как Прудон, которые последним словом ставят: один — какую-то мандаринскую иерархию, другой — свою каторжную семью и апотеозу бесчеловечного pereat mundus — fiat justicia! [пусть погибнет
мир, но да свершится правосудие! (лат.)]
В первой молодости моей я часто увлекался вольтерианизмом,
любил иронию и насмешку, но
не помню, чтоб когда-нибудь я взял в руки Евангелие с холодным чувством, это меня проводило через всю жизнь; во все возрасты, при разных событиях я возвращался к чтению Евангелия, и всякий раз его содержание низводило
мир и кротость на душу.
Мы встречали Новый год дома, уединенно; только А. Л. Витберг был у нас. Недоставало маленького Александра в кружке нашем, малютка покоился безмятежным сном, для него еще
не существует ни прошедшего, ни будущего. Спи, мой ангел, беззаботно, я молюсь о тебе — и о тебе, дитя мое, еще
не родившееся, но которого я уже
люблю всей любовью матери, твое движение, твой трепет так много говорят моему сердцу. Да будет твое пришествие в
мир радостно и благословенно!»
Я всегда
не любил великих
мира сего.
Я всегда инстинктивно
не любил великих
мира сего, властвующих и господствующих, занявших первые места, знатных и богатых, привилегированных.
Но я никогда
не любил этого
мира и еще в детстве был в оппозиции.
Я всегда понимал эту неправду, я всегда
не любил буржуазный
мир.
Я
не любил читать произведения современных второстепенных и третьестепенных писателей, я предпочитал по многу раз перечитывать произведения великих писателей (я неисчислимое количество раз перечитал «Войну и
мир») или читать исторические и авантюрные романы.
Я
люблю не только красивое в окружающем
мире, но и сам хотел быть красивым.
Я
не могу сказать, что я
любил «
мир»,
не могу сказать, что я соблазняюсь «
миром».
Я с уважением относился к военным во время войны, но
не любил их во время
мира.
Я всегда
не любил силу в этом
мире,
не любил торжествующих.
Я
не люблю видеть себя в объективированном
мире,
не люблю смотреть на свою фотографию.
Я
не любил «жизни» прежде и больше «смысла», я «смысл»
любил больше жизни, «дух»
любил больше
мира.
Мир не должен был бы знать, что два существа
любят друг друга.
Эта первая неудачная встреча
не помешала следующим, и доктор даже понравился Галактиону, как человек совершенно другого, неизвестного ему
мира. Доктор постоянно был под хмельком и
любил поговорить на разные темы, забывая на другой день, о чем говорилось вчера.
Народ, обладающий величайшим в
мире государством,
не любит государства и власти и устремлен к иному.
Отношение к «
миру» остается аскетическим навеки, так как Христос заповедал
не любить «
мира», ни того, что в «
мире», но освящается творчество, как путь к новому Космосу.
Тот лишь мистик, кто
любит мир иной, божественный, и
не мистик — слишком любящий
мир этот.
Я
не люблю писать к вам наскоро, как-нибудь, чтобы только сказать, что я к вам писала, — нет, я
люблю поговорить с вами на просторе, рассказать подробно случающееся со мной, потолковать о чем-нибудь заветном для меня, в полной уверенности, что все это найдет отголосок в вашем добром сердце; писавши к вам и прочим друзьям моим, я знаю, что я еще
не совсем одна в
мире, знаю, что мне будут сочувствовать, а это теперь единственная моя отрада в моей трудной жизни…
Нет, я никого
не могу
любить, кроме бога, ни в чем
не могу найти утешения, кроме религии! Знаешь ли, иногда мне кажется, что у меня выросли крылья и что я лечу высоко-высоко над этим дурным
миром! А между тем сердце еще молодо… зачем оно молодо, друг мой? зачем жестокий рок
не разбил его, как разбил мою жизнь?
Махин рад был случаю выказать свое бескорыстие и сказал Лизе, что он
любит ее
не из-за денег, и это, как ему казалось, великодушное решение тронуло его самого. У Лизы, между тем, началась борьба с ее матерью (имение было отцовское),
не позволявшей раздавать имение. И Махин помогал Лизе. И чем больше он поступал так, тем больше он понимал совсем другой, чуждый ему до тех пор
мир духовных стремлений, который он видел в Лизе.
Но я вам сказал уже, что следственной части
не люблю, по той главной причине, что тут живой материял есть. То ли дело судейская часть! Тут имеешь дело только с бумагою; сидишь себе в кабинете, никто тебя
не смущает, никто
не мешает; сидишь и действуешь согласно с здравою логикой и строгою законностью. Если силлогизм построен правильно, если все нужные посылки сделаны, — значит, и дело правильное, значит, никто в
мире кассировать меня
не в силах.
— Он вот очень хорошо знает, — продолжала она, указав на Калиновича и обращаясь более к Белавину, — знает, какой у меня ужасный отрицательный взгляд был на божий
мир; но когда именно пришло для меня время такого несчастия, такого падения в общественном мнении, что каждый, кажется, мог бросить в меня безнаказанно камень, однако никто, даже из людей, которых я, может быть, сама оскорбляла, — никто
не дал мне даже почувствовать этого каким-нибудь двусмысленным взглядом, — тогда я поняла, что в каждом человеке есть искра божья, искра любви, и перестала
не любить и презирать людей.
— Так неужели еще мало вас
любят?
Не грех ли вам, Калинович, это говорить, когда нет минуты, чтоб
не думали о вас; когда все радости, все счастье в том, чтоб видеть вас, когда хотели бы быть первой красавицей в
мире, чтоб нравиться вам, — а все еще вас мало
любят! Неблагодарный вы человек после этого!
«
Не знать предела чувству, посвятить себя одному существу, — продолжал Александр читать, — и жить, мыслить только для его счастия, находить величие в унижении, наслаждение в грусти и грусть в наслаждении, предаваться всевозможным противоположностям, кроме любви и ненависти.
Любить — значит жить в идеальном
мире…»
Ведь известно же всему
миру еще с библейских времен, что всякое начальство именно возражений
не терпит,
не любит,
не понимает и
не переносит».
Первое: вы должны быть скромны и молчаливы, аки рыба, в отношении наших обрядов, образа правления и всего того, что будут постепенно вам открывать ваши наставники; второе: вы должны дать согласие на полное повиновение, без которого
не может существовать никакое общество, ни тайное, ни явное; третье: вам необходимо вести добродетельную жизнь, чтобы, кроме исправления собственной души, примером своим исправлять и других, вне нашего общества находящихся людей; четвертое: да будете вы тверды, мужественны, ибо человек только этими качествами может с успехом противодействовать злу; пятое правило предписывает добродетель, каковою, кажется, вы уже владеете, — это щедрость; но только старайтесь наблюдать за собою, чтобы эта щедрость проистекала
не из тщеславия, а из чистого желания помочь истинно бедному; и, наконец, шестое правило обязывает масонов
любить размышление о смерти, которая таким образом явится перед вами
не убийцею всего вашего бытия, а другом, пришедшим к вам, чтобы возвести вас из
мира труда и пота в область успокоения и награды.